«Мы не на грани выживания». Большое интервью с директором независимого театра АRTиШОК Анастасией Тарасовой
Фото Digital Business.kz
В мире, где искусство часто сталкивается с финансовыми реалиями, театр АРТиШОК продолжает свою работу, оставаясь верным творческим идеалам. Несмотря на экономическую нестабильность и отсутствие государственной поддержки, они не только сохраняют, но и развивают свое дело. Как управлять театром в таких условиях, что движет его создателями и почему они не сдаются? Говорим с генеральным менеджером театра Анастасией Тарасовой, чей путь от журналистики до управления финансами АРТиШОКа полон решимости и любви к искусству.
О собеседнице
Анастасия Тарасова, управляющий директор театра, актриса. Родилась 22 марта 1984 года в Алматы. Педагог актерско-режиссерского курса театра АRТиШОК по предмету «Театральный менеджмент». В декабре 2021 года награждена нагрудным знаком «Мәдениет саласының үздігі» (отличник культуры).
Три цитаты из интервью с Анастасией Тарасовой
- Такое случается, когда сталкиваешься с человеком из мира финансов, и он рассказывает, что в его детстве была история, связанная с театром. Такие обстоятельства зачастую и становятся причиной того, почему бизнесмены поддерживают искусство.
- Мы все взвесили и сказали: «Огромное спасибо, это очень привлекательно, но нет». Потому что для нас это территория зависимости — зависимости от большого бизнеса и правил, которые действуют на его территории.
- Бизнесмены говорят мне, что мы делаем невыгодные проекты, что все не просчитано. Я не могу их переспорить. Они знают экономику и финансы. А тут мы делаем театр, который всегда больше тратит, чем зарабатывает.
«В 2017 году, когда мы сюда пришли, здесь оставались остатки ночного клуба. Мы все разнесли и сделали театр»
— АRTиШОК открылся в 2001 году. Как это произошло?
— В 2001 году группа молодых режиссеров и профессиональных артистов решила создать первый независимый казахстанский театр. В их числе были Галя Пьянова, Вероника Насальская, Лена Тайматова, Елена Набокова, Дмитрий Скирта и Алексей Кащин.
Большая часть из них работали в государственных театрах и были абсолютно успешными артистами, которые вдруг приняли революционное для театральной казахстанской индустрии решение — создать независимый театр.
— А в чем была необходимость?
— Решение сформировалось после семинара, который проводил режиссер из Швейцарии Маркус Цонер. Это была образовательная интервенция, экспорт в Казахстан современных европейских театральных знаний, которых здесь, как школы, не было.
Артисты на постсоветском пространстве чаще всего формируются в классических канонах актерской и режиссерской системы Станиславского. И вот приезжает человек с мастер-классом, который потрясает технологией европейского современного театра, основанного на импровизации, на том, что актер может быть лидером, принимать решения и менять ход истории. Этот метод основан на том, что у тебя не может быть правильной или неправильной фантазии, а на том, что твой первый импульс верный. И это кардинально отличается от привычной базы.
Это порвало шаблоны у конкретной группы людей, случился «Большой взрыв» в казахстанской театральной среде.
Таков момент зарождения театра, основанного не на финансах со стороны, не на желании министра культуры или олигарха. АRTиШОК как культурный проект возник без бизнес-плана или финансовых вливаний, а из желания создать такой театр, который ты хочешь.
Я пришла сюда в 2007 году уже как студентка театральной школы. Театр был зарегистрирован как общественный фонд. Я знаю, что тогда нам помогал большой друг АRTиШОКа, известный адвокат Виталий Воронов. Позже мы зарегистрировали ИП.
— Неужели совсем без финансов? А как же помещение, костюмы?
— Театр возник без собственного пространства и первый год работал как уличный — прямо на улицах Алматы. Таким образом в Казахстане стал активно развиваться жанр уличного перформанса.
Это и есть актерская судьба. Задача — распределить усилия так, чтобы ты мог делать то, что хочется, и иметь какую-то финансовую опору, если, например, театр не кормит. Можно преподавать актерское мастерство детям, сниматься в рекламе, быть ведущим на праздниках. Но основное время актер должен посвящать театру. У многих артистов в нашем театре есть дополнительные работы, которые приносят более-менее постоянный доход.
— Но сейчас у вас два помещения, откуда они?
— В собственности — цокольное помещение на улице Кунаева. Мы называем его «Малая сцена». На покупку деньги дал человек из мира бизнеса — Андрей Маляренко. В начале 2000-х это можно было считать одним из первых примеров частного финансирования, показательного меценатства. Говорят, что деньги он передал очень просто — в полиэтиленовом пакете. Я знаю, что Андрей был нашим зрителем, был знаком с коллективом.
Такое случается, когда сталкиваешься с человеком из мира финансов, и он рассказывает, что в его детстве была история, связанная с театром. Такие обстоятельства зачастую и становятся причиной того, почему бизнесмены поддерживают искусство. Это очень тонкие, непредсказуемые, никогда не запланированные вещи. Ты никогда не можешь знать про человека, что было в его прошлом, но это чаще всего оказывается решающим фактором в моих коммуникациях с бизнесом.
Помещение, в котором мы сейчас разговариваем, арендуем у ресторана «Жулдыз». Оно недалеко от Малой сцены, но гораздо больше. Здесь показываем спектакли большой формы и ведем основную работу — расположены офис, склад и база театра. Когда-то в нем был известный алматинский клуб Da Freak, где я и мои ровесники проводили свою молодость. Потом в здании открылись лаунжевые, более барные пространства «Дача» и «Чукотка». В 2017 году, когда мы сюда пришли, здесь оставались остатки ночного клуба. Мы все разнесли и сделали театр.
«Благодарна Нурлану Смагулову за то, что этот отказ не перечеркнул наши отношения»
— Кого из казахстанских бизнесменов вы бы отметили с точки зрения помощи театрам и искусству?
— Нурлан Смагулов создает музей современного искусства в Алматы. Он приходит на наши спектакли. Mega и «Астана Моторс» были нашими партнерами по реконструкции Большой сцены. В 2017 году они оказали нам финансовую поддержку на реализацию архитектурного решения пространства.
Кайрат Боранбаев строит Центр современной культуры «Целинный». Могу привести показательный пример — на один из корпоративов компании он пригласил Чулпан Хаматову. То есть не какого-то популярного певца, а человека из театра. Еще на Малой сцене мы работали с Зейнуллой Какимжановым, который в начале 2000-х был министром финансов, а потом основал компанию Arba Wine.
Это мой большой интересный опыт работы с крупными бизнесменами, у которых свой взгляд на то, как делать современное искусство.
— Насколько трудно с ними разговаривать о деньгах?
— Когда общались с Зейнуллой Какимжановым, это был мой первый опыт коммуникации с крупными бизнесменами. Нужно понимать, как с ними разговаривать, как находить компромиссы. Потому что человек, с одной стороны, хочет поддержать. А с другой, у него свое видение, как будет развиваться театр при его поддержке. И ты должен все это сбалансировать. Любые частные инвестиции, особенно личные, могут подразумевать навязывание своей воли со стороны бизнесмена. А тебе очень сложно сказать «нет» человеку, который не привык слышать отказы.
— Можно поподробнее?
— Когда мы искали пространство для Большой сцены, Нурлан Смагулов предлагал сделать театр в ТРЦ «Мегапарк». Там было крыло, где проходили театральные перформансы. Он искренне говорил: «Заходите, у вас не будет проблем с привлечением новой аудитории».
Мы все взвесили и сказали: «Огромное спасибо, это очень привлекательно, но нет». Потому что для нас это территория зависимости — зависимости от большого бизнеса и правил, которые действуют на его территории.
Но я благодарна Нурлану Смагулову за то, что этот отказ не перечеркнул наши отношения. Через несколько месяцев он помог в реконструкции помещения, которое мы нашли сами. Мы продолжаем сотрудничать с Mega-центром, сделали большое количество проектов. Для меня очень ценно, когда я могу сказать «нет», не потеряв при этом отношения.
К слову, когда мы два последних года работали с крупными банками — Jusan и Freedom — в договоре изначально прописали, что компания не имеет права вмешиваться в художественную политику театра.
— Как вы думаете, крупные бизнесмены — театралы или это больше про маркетинг и PR?
— Точно могу сказать, что среди крупных бизнесменов нет человека, который фанатеет именно от театра. Смагулов занимается современным искусством и строит музей. Фонд Батырхана Шукенова много лет поддерживает Булат Утемуратов. Кайрат Боранбаев выбрал арт-центр, связанный с художниками, исследователями и изданием книг.
С Тимуром Турловым мы лично ни разу не встречались, хотя уже год Freedom — наш генеральный спонсор. Наш контракт подходит к концу и, судя по всему, продлеваться не будет. Вероятно, в приоритете банка — другие направления. Например, мы делали закрытый показ для сотрудников Freedom Bank, на который пришли топ-руководители, и отзывы были хорошие. Но пока наши личные отношения с Freedom не сложились дальше отдела маркетинга и PR.
У нас есть обязательства как у театра — отработать финансовую поддержку генерального партнера. То есть это не меценатство в чистом виде. Мы размещаем логотипы на печатной продукции и цифровых афишах, анонсируем партнеров перед спектаклем в аудиоформате, делаем спецпроекты и мастер-классы для сотрудников.
Иногда я смеюсь и говорю, что у меня уже есть досье на каждого, кто может быть спонсором или партнером. Наверное, это благодаря моему опыту в финансовой журналистике. Вот сейчас Яндекс зашел, за которым все пристально следят. Indrive проводит большой кинофестиваль «Альтернатива». Я стараюсь поддерживать отношения со всеми, продумывая план возможной коммуникации с большой компанией. Нужно быть в поле ее видения. А в нужный момент сказать: «Hello, у нас вот такая идея».
— Что за мастер-классы для сотрудников банка?
— Не только для банков. К нам часто обращаются за профессиональными тренингами, когда нужно посмотреть на свою профессию с точки зрения актерского инструментария и как-то пересобрать себя. Вообще это наша постоянная деятельность в качестве дополнительного заработка. Например, с Freedom мы делали мастер-класс для финансовых журналистов по актерскому мастерству и режиссуре, перенося опыт режиссуры на работу редакторов с героями, по поиску персонажа, по поиску создания статей. Это абсолютно драматургическая работа, которую мы формулируем и предлагаем какой-то интересный фокус.
Любой актерский тренинг — это в первую очередь не про то, что «я сейчас что-то сыграю». Нет, чтобы что-то сыграть на сцене, актер проходит огромное количество тренировок. И эти тренировки — классные упражнения для тимбилдинга, для понимания своей роли в команде, понимания работы с конфликтами, со статусами, с принятием решений. Все, что проходит актёр, применимо к человеку из любой профессии. Это очень интересно, познавательно и востребовано.
«У нас нет профессиональных маркетологов. Мы артисты, чаще всего делаем так, как чувствуем»
— Какие основные источники дохода у театра ARTиШОК в настоящее время?
— Эта тема многих интересует. Да, мы абсолютно независимый театр, даже несмотря на то, что последние два года у нас есть генеральные спонсоры. Но это скорее приятный бонус, который заслужили за 20 лет. Спонсоры не закрывают вопрос главных наших систем жизнеобеспечения. С любым бизнесом, повторюсь, ты всегда должен выстроить такую финансовую модель, при которой не являешься полностью зависимым от внешних денег. Потому что сейчас они есть, но могут исчезнуть.
Скоро начинается новый сезон. А я не знаю, найдем ли партнера. Но при этом мы не должны закрыться. Это мои менеджерские и директорские задачи. Я себе говорю: с твоим опытом ты должна наперед видеть, с какими компаниями договариваться. И вообще они должны в очередь к нам выстраиваться. Но этого не происходит.
При этом я занимаюсь не только привлечением денег. Я играю в спектаклях, веду SMM и внутренние коммуникации, работаю по всем проектам, которые к нам приходят извне. Инициирую или поддерживаю социальные активности, где мы работаем бесплатно или за минимальный гонорар.
Самое главное — это наш репертуар и продажи билетов. Репертуар выстраиваем в таком количестве и ставим себе такие задачи по продаже билетов, чтобы деньги со спектаклей позволяли закрывать наши базовые расходы по зарплатам, содержанию оборудования и здания.
Второй источник дохода — это сдача пространства в аренду для сторонних мероприятий, которые проходят в городе. Для презентаций новых продуктов компаниям нужна раскрученная площадка и аудитория. Чтобы это не была гостиница с привычным конгресс-холлом. Ивент-рынок регулярно подкидывает нам работу, и мы уже можем выбирать компании и даже диктовать свой бюджет. Иногда заказов даже больше, чем мы можем реализовать.
Плюс не только предоставляем площадку, но и театрализуем презентации и мероприятия. Придумываем, как упаковать маркетинговую задачу через актерский и режиссерский инструментарий. При этом у нас нет профессиональных маркетологов. Мы артисты, чаще всего делаем так, как чувствуем.
— Какова стоимость одного такого спектакля?
— В среднем такая работа стоит от 5 до 10 миллионов тенге.
А третий источник доходов — это менее регулярные, но дополнительные проекты с международными культурными организациями. Таких в Алматы несколько: Британский совет, Итальянский институт культуры, Гете-институт и Франц-Альянс.
Это происходит максимум раз или два в год. Например, весной с Итальянским институтом культуры делали проект, основанный на поэзии Данте. Они привезли из Италии профессионального чтеца Данте — Франко Рикорди. И нам нужно было придумать, чтобы он не был одинок в своем чтении. На этом построили целый спектакль.
6 сентября режиссируем юбилей Гете-института «30 лет в Казахстане». Тоже будет перформативная часть между официальными речами. Дополнительный доход.
— А можете раскрыть средний бюджет одного спектакля?
— 7-10 миллионов тенге. В любом случае это считается малобюджетной постановкой. В масштабе гостеатров, например. Ведь мы не забываем, что говорим про независимый театр.
Тут интересная штука. Есть спектакли, которые затеваем сами. То есть большая часть наших постановок появляется в репертуаре из-за желания театра делать этот материал. Взвешиваем аргументы с точки зрения художественности и актуальности: кто это будет смотреть, купят ли билеты. Ты сразу понимаешь точки успеха или неуспеха предлагаемого материала в репертуаре.
Если это что-то экспериментальное и крутое, пусть будет — но на Малой сцене, потому что в таком случае обойдется недорого. Например, можно поставить стул и одного актера. Если это будет круто исполнено, то даже с нулевым бюджетом реально сделать проект.
На Большой сцене стул уже не поставишь, потому что большое пространство требует декораций, оформления и развлечений. Если это все не будет построено, зрителям моментально станет скучно, они отключатся.
После определения бюджета сразу придумывается художественное решение. Есть спектакли с абсолютно пустой площадкой, на которую мы заказываем 50 воздушных шаров, и это все. У нас был такой спектакль — назывался «Папа меня догоняет». Пустая площадка, с двух сторон стулья, к ним привязаны воздушные шарики, нет декораций, бюджет ноль. Можно ли его назвать плохим, дешевым? Нет. С точки зрения современного театра, сейчас таких рамок нет. Этим он и хорош.
Я привыкла лавировать в условиях маленького бюджета. Если деньги есть, художник просит деньги на декорации, то я отвечаю: давай делать, деньги есть.
— Какие основные статьи расходов у театра?
— Фонд оплаты труда, коммунальные услуги, арендная плата, налоги. Из них самая большая статья — это оплата труда.
«Ситуацию, когда можно оказаться с пустым карманом, представить очень легко»
— Сколько получают актеры?
— Наши актеры не имеют фиксированной оплаты. Они получают деньги за количество выходов на спектакль. Те актеры, которые работают больше всех, получают больше. Это, наверное, не совпадает с системой оплаты труда в государственных театрах, где есть фиксированные оклады и дополнительные выплаты за выходы. Мы не можем себе позволить такую систему финансово.
У нас есть художник, технический директор, монтировщики, звукорежиссер, художник по свету, художественный руководитель, администратор и помощник администратора. Как минимум 10 человек находятся на окладе. Весь коллектив насчитывает 25 человек.
Востребованный актер получает в месяц максимум 300 тысяч тенге. При этом актеры активно снимаются в кино или, например, работают педагогами.
— А сколько постановок было в прошлом сезоне? Каков был общий бюджет?
— Три большие постановки и множество проектных историй. Годовой бюджет с точки зрения продаж билетов варьируется в зависимости от количества постановок. В лучшем случае это 8 миллионов тенге в месяц, если все продано и репертуар большой.
Эти деньги идут на зарплаты, аренду и сопутствующие расходы. Финансы от дополнительных проектов остаются в нашем фонде и затем распределяются на постановку новых спектаклей, закупку аппаратуры, ремонт или, например, гастроли.
С гастролями отдельная тема. Для этого всегда нужен отдельный бюджет. Нужно оплатить аренду площадки, транспортировку декораций, перелет людей, суточные, гостиницу и гонорары. Это очень много. Например, сейчас мы находимся в поиске партнера для гастролей в Ташкент.
Но как бы сложно это ни было, гастроли необходимы. Они важны с точки зрения ментального самочувствия коллектива.
— Вы генеральный менеджер театра и ведете финансовую сторону. Пришлось ли вам заканчивать курсы или получать второе образование?
— По образованию я журналист. Но в 2007 году бросила все и поступила на актерские курсы в «АРТиШОК». С тех пор работаю здесь. В чем заключается моя примитивная экономика и бухгалтерия? Мне повезло, что вначале я управляла очень простыми операциями и маленькими суммами денег на Малой сцене. Потом эти суммы увеличились до уровня Большой сцены. Иногда мне самой дико страшно. Это же большая ответственность — оперировать деньгами. Я не могу сказать, что я финансист или предприниматель. С точки зрения бизнеса, вероятно, допускаю огромное количество ошибок.
Меня часто спрашивают, как это у вас происходит? Я отвечаю: «Как-то происходит». Я не могу дать точный ответ, потому что у нас своеобразный путь. Бизнесмены говорят мне, что мы делаем невыгодные проекты, что все не просчитано. Я не могу их переспорить. Они знают экономику и финансы. А тут мы делаем театр, который всегда больше тратит, чем зарабатывает.
— Все-таки прибыльное ли это дело? Можно ли купить квартиру в ипотеку после нескольких лет работы?
— Глобально, по нулям. Мы зарабатываем деньги и тратим их на достойное содержание здания. Мы не жалуемся, что у нас нет денег на лампочки, салфетки или мыло. У нас есть деньги на постановки и оплату труда. И у нас будут деньги на гастроли. Может быть, последние, но будут. Это всегда такая точка отчаяния: «Была ни была! Один раз живем!» Это не очень применимо к бизнесу, правда, но в театре работает.
— А помощь от государства есть?
— Нет. Она не прописана законодательно. Я не могу обратиться куда-то на основании какого-либо документа или закона. Нет никакой государственной программы, в отличие от программ, существующих, например, в России. Но там произошла другая ситуация. Многие независимые театры при наличии грантовых государственных программ попали в жесткую зависимость. А сейчас, когда государство диктует агрессивную политику, люди либо подчиняются, либо уезжают.
Наше государство, наше Министерство культуры ведет с нами непрекращающийся диалог. Поговоришь с одним человеком — на следующий день его сняли с должности. И так постоянно. У меня нет возможности тратить столько времени на такую коммуникацию. Мои часы тикают по-другому.
Поэтому мы не стремимся к ним. Мы от них ничего не просим. Главное — чтобы нам никто не мешал и чтобы мы делали то, что делаем.
— Насколько высока конкуренция сегодня между театрами в Казахстане?
— Два года назад мы сделали справочник алматинских театров. Вместе с государственными набралось около 50. Но театры между собой не так сильно конкурируют, как с индустрией развлечений. Есть крутая ресторанная культура, где человек хочет провести вечер. Летом проводится множество open-air фестивалей, а также других классных, модных, стильных мероприятий с большими бюджетами и рекламой.
И именно в этом мы серьезно проседаем. У нас нет больших маркетинговых бюджетов, чтобы создать информационный ажиотаж. Если 10 лет назад достаточно было дружеских репостов в Facebook, то сейчас коммуникации сильно изменились. У нас много разных спектаклей, и нам требуется разная аудитория. А еще в городе происходит миллион других активностей.
Наконец-то у нас происходит процесс формирования отдела маркетинга. Во многом это стало возможным благодаря тому, что в Алматы приехало много театральных специалистов из России: актеров, режиссеров, техников, художников. Это качественно подтолкнуло рынок, потому что приехали профессионалы, в которых мы испытывали острую нужду.
— Кстати, как вы оцениваете свою постоянную аудиторию?
— В год это 15 тысяч зрителей. Городской средний класс в возрасте от 35 до 45 лет. В основном. Билеты стоят от 5 до 12 тысяч тенге.
— Считаете ли вы, что театральная индустрия может быть в Казахстане прибыльной на долгосрочной основе?
—Да, может. Существует большой стереотип, что театр — это не про прибыль. Это большая, устойчиво сформулированная идеология. Но есть небольшое количество театров, которые этот стереотип опровергают.
Многое зависит от того, насколько ты готов вкладываться в человеческие отношения. Эти отношения — как фундамент. Быть открытым на просьбы других людей, поддерживать тех, кому нужна помощь, создавать благо не для себя. Похожая история и с театром. Нужно бесконечно вкладываться в эти внешние человеческие отношения, чтобы удача, успех и реализация пришли к тебе.
Почему мы продолжаем сохранять устойчивость театра? Потому что сохраняем команду. Можно легко перестать делать театр. Найти эту «точку бессмысленности» и закрыться. Но мы находим личные смыслы не бросать дело. Да, не богатеем. Но зарабатываем, чтобы нормально выглядеть и нормально жить. Мы не убыточный театр, не на грани выживания. Мы успешны, не голодные и не бедные. Значит, мы зарабатываем.
Вы как экономическое издание все время в разговоре со мной ходите вокруг финансов, но мне важно закончить этот диалог не про деньги. Ситуацию, когда можно оказаться с пустым карманом, представить очень легко. Остановит ли нас это от создания театра? Вряд ли. Возможно, это заставит переизобрести его форму, идею, масштаб. Но перестать — нет. Это не лечится.
Вам может быть интересно
